| Главная » Статьи » Мои статьи |
 Что знает о них христианин? Говорить о рае трудно по нескольким причинам. Одна из них — в нашем обычном языке нет подходящих слов, а райского языка мы не знаем. У нас есть слова для столов и стульев, компьютеров и телефонов, лестниц и лифтов — предметов, с которыми мы постоянно имеем дело. Но рай выходит за пределы нашего опыта; нам трудно говорить о нем, как, например, слепорожденным трудно говорить о цвете, а младенцам в утробе (если бы они могли говорить) было бы трудно рассуждать о мире, ожидающем их после родов. Мы верим в то, что нам предстоит прозреть, родиться в другую жизнь, но нам трудно понять, какой мир нас ожидает. Но имеет ли в таком случае смысл вообще начинать этот разговор? Да. Нельзя сказать, что мы не знаем вообще ничего — и Писание, и Предание говорят нам о рае, и мы должны обратить внимание на эти слова и постараться их понять. Когда речь идет о духовных реальностях, язык неизбежно становится образным, метафорическим; и Писание говорит о рае, используя знакомые нам образы.  У нас слово «метафора» часто ассоциируется с чем-то неконкретным и малореальным. На самом деле, речь идет о вещах в высшей степени конкретных и реальных. Вы не сможете объяснить африканцу, на что похож снег, не прибегая к иносказаниям, но вы-то (в отличие от вашего собеседника) знаете, что снег абсолютно реален, вы помните, как он тает в руках и хрустит под ногами. Рай абсолютно реален, пóдлинен, несомненен — более реален, чем тот мир, в котором мы живем сейчас — но мы можем говорить о нем только иносказательно. Различные метафоры могут быть полезны потому, что в нашем мире, в нашем опыте есть отблески рая — мы живем в падшем мире, но не в аду, и те добрые и хорошие вещи, которые мы знаем, могут служить нам указателями. Ибо знаем, — говорит апостол, — что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище (2 Кор 5:1,2). Рай — это наш родной дом; мы предназначены для него, а он — для нас. Мы не уходим в далекую страну; напротив, мы возвращаемся домой. У Сергея Есенина есть известные строчки: «Если крикнет рать святая: / "Кинь ты Русь, живи в раю!” / Я скажу: "Не надо рая, / дайте родину мою”». Может быть, это великая поэзия, но это ошибочное представление о рае. Рай и есть наша подлинная Родина, и то, что есть святого в святой Руси, несет в себе отсветы рая, на рай указывает и в раю обязательно будет. Можно вспомнить, что на другом конце христианской Европы, в кельтском мире, святые места, такие, как знаменитый монастырь Айона, назывались «тонкими» — местами, где небеса «просвечивают» сквозь земной ландшафт — для тех, кто имеет глаза их увидеть. Красота мироздания — как и красота Церкви — помогает нам, хотя и «гадательно, как через тусклое стекло», увидеть отсветы рая. Писание называет рай городом — небесным Иерусалимом. Надо сказать, что «город» в библейские времена не был похож на современный мегаполис, где люди, даже стиснутые в вагоне метро, остаются чужими друг другу. Город был организмом, единством, в котором люди были связаны между собой узами взаимной верности, общей памятью и общей надеждой. Спасенные, как говорит пророк, вписаны в книгу для житья в Иерусалиме (Ис 4:3). Вступая в Церковь, мы обретаем небесное подданство; у нас есть родной город, где, как говорит апостол, мы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу (Еф 2:19). Другой образ рая — это сад. Персидское слово «парадиз», вошедшее во многие языки для обозначения рая, первоначально и означало «огороженный со всех сторон сад». Сад полон растений, птиц, и нередко — прирученных животных. Сад — образ, говорящий о природе. Поэты, художники и композиторы всегда пытались передать чувство изумленного благоговения перед красотой и величием природного мира. Как сказал некто, пытаясь передать свои ощущения от посещения одного древнего собора, «это такое место, где атеист чувствует себя неловко». Природа — это огромный собор, и когда мы входим под своды зимнего леса, мы понимаем, что мы — в храме. Красота природы указывает на красоту за ее пределами, как сказал один человек, описывая открывшийся ему вид, «это как небеса — для тех, кто в небеса верит». Но в природе — какой мы видим ее сейчас, в нашем падшем мире — есть не только красота, но и угроза, паразиты и жала, клыки и когти. Хуже того, человек в своем отношении к природе чаще является хищником и грабителем, чем садовником. Но Сад — это не дикий лес, куда охотник входит, чтобы убивать или быть убитым. В Саду отношения между природой и человеком обретают гармонию. Как говорит об этом грядущем мире пророк Исайя, Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море (Ис 11:6—9).  Другой образ рая — это образ Царства. В наше время «царство» часто понимают как «страну», «территорию». В Евангельские времена речь шла о другом — о владычестве. Мы принадлежим к Царству Божию, если наш Царь — Христос. Как говорит Он сам, Царствие Божие внутрь вас есть (Лк 17:21). Это реальность, в которой Христос является Владыкой и законодателем, реальность, в которой правит Его любовь. Христос говорит о рае как о свадебном пире. Для современного читателя Писания бывает трудно понять значение этих двух образов — пира и брака. Начнем с пира. В Палестине I века люди совсем по-другому воспринимали ценность пищи; они ели умеренно — часто вынужденно, из-за нехватки еды, иногда добровольно, принимая на себя пост. Сейчас, когда еда продается на каждом углу, мы утратили сознание ее ценности, и только церковные посты могут вернуть нам понимание того, что такое пир, радостное принятие изобилия Божиих даров. Но пища имела еще одну, утраченную в современном обществе, функцию. Сегодня мы живем в культуре фаст-фуда, часто едим в одиночестве или на ходу, и нам нет никакого дела до человека, с которым мы случайно разделили столик в кафе быстрого обслуживания. Но для людей того времени есть с кем-то вместе было глубочайшим проявлением человеческого общения и общности. Нечто подобное сохранилось и в наше время, когда семья собирается за одним столом. Мы все, собравшиеся за столом, — родные или близкие друзья, разделяем не только пищу, но и жизнь друг друга. Пир был противоположностью не только голоду, но и одиночеству, он утолял потребность не только в еде, но и в человеческом братстве. Это особенно относилось к свадебному пиру, когда любовь юноши и девушки соединяла не только их, но и их семьи — люди становились родными друг другу. Брак был проявлением того, что на библейском иврите называлось «хесед» — верной, неизменной любовью. Смутное томление первой любви, ожидание чего-то великого осуществлялось, когда влюбленные становились супругами, создавали семью. Счастливая семья, полная любви и заботы, — образ рая; близость и понимание, существующее между родными людьми, являет собой образ — пусть несовершенный и поврежденный — той любви, которая будет воздухом и светом будущего века. Можно голодать и жаждать не только пищи и питья, но и любви, правды, красоты, смысла. Сам Господь использует этот образ жажды и голода, когда говорит Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф 5:6). В Раю будет утолена глубочайшая жажда человеческого сердца — мы придем к самому Источнику всякого добра, красоты и истины, чтобы никогда больше не покинуть Его.  Ибо они утешатся Рай — место утешения; Лазарь, тяжко страдавший в земной жизни, утешается в раю; Господь обещает утешение плачущим, а Откровение Иоанна говорит, что отрет Бог всякую слезу с очей их (Откр 21:4). Это учение было (и остается) предметом особенно ожесточенных нападок: одни говорят, что люди просто придумали рай, чтобы как-то утешить себя перед лицом боли, голода, холода и невыносимой жестокости окружающего мира; другие — что эта выдумка была вполне сознательной попыткой отвлечь трудящихся от борьбы за улучшение своего положения на земле. Оба этих возражения грешат одной и той же очевидной логической ошибкой — из того, что некое учение несет утешение, никак не следует его ложность, точно так же, как из того, что некое учение несет отчаяние, никак не следует его истинность. Можно считать, что люди, которые живут надеждой — дураки, а вот трезвый подход к жизни состоит в безнадежности. Можно считать, что мученик, который отдает свою жизнь в надежде на жизнь вечную, пребывает в плену иллюзий, а вот самоубийца смотрит на жизнь реалистично, но никаких логических оснований так полагать нет. Другое возражение более серьезно: есть вещи, после которых утешение невозможно. Ребенок, потерявший игрушку, утешится, если получит другую; взрослый, потерявший ребенка, не утешится никогда — он научится жить дальше, но скорбь навсегда останется с ним. Можно компенсировать материальный ущерб, например, сломавшийся ноутбук, но нельзя компенсировать подлинное горе. Как говорит пророк — а Евангелист цитирует его, рассказывая об избиении младенцев Иродом — Глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет (Мф 2:18). Бывает боль, которая оставляет в человеческой душе слишком глубокие язвы, чтобы их хоть что-то могло заполнить. Этому миру нечего предложить в утешение — и сами попытки предлагать выглядят почти кощунством. Но рай — не этот мир. В пророчестве Исайи, которое повествует о страданиях Спасителя, есть удивительные слова: На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством (Ис 53:11). Обычно, когда люди переживают что-то действительно ужасное — как пытки — они потом вовсе не вспоминают это «с довольством». Сознание старается вытеснить невыносимые воспоминания, но они всё равно остаются источником боли, отравляющей всю оставшуюся жизнь. Распятие — невыразимо ужасная и мучительная смерть, о подробностях которой жутко и читать; но Писание говорит, что вошедший в славу Христос смотрит на нее «с довольством». Нечто подобное говорится и о страдании христиан, которое производит в безмерном преизбытке вечную славу (2 Кор 4:17). Святой апостол Петр говорит о том, что как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете (1 Петр 4:13). Страдания не просто останутся в прошлом — они обернутся славой и торжеством. Ужасные раны, покрывающие тела мучеников, преобразятся в знаки небесной славы; невыносимая скорбь обернется вечной радостью, семьи воссоединятся в одной великой семье, Отец которой — Бог. Оглядываясь на свой земной путь, спасенные будут видеть все — в том числе самые тяжкие и мучительные — дни своей жизни, и их особенно, залитыми тем небесным светом, который откроет им подлинный смысл всего. Бог обратит смертную тень в ясное утро (Ам 5:8) общего воскресения и в незаходимый день вечной жизни.  И никто преданный мерзости и лжи Двери Рая широко распахнуты; нас всех настойчиво приглашают. И Писание, и Предание постоянно уверяют нас, что любой человек, каким бы грешным он ни был, может покаяться, уверовать и спастись. Первым в рай попал разбойник, распятый по правую руку от Господа. Но что будет, если мы откажемся войти? Ответ очевиден и с точки зрения Писания, и с точки зрения здравого смысла: если мы откажемся войти в дверь, мы останемся за дверью, во тьме внешней. И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни (Откр 21:27), — говорится в самом последнем стихе Библии. Рай, в который вошло бы что-то нечистое, рай, в котором была бы возможна мерзость и ложь, уже не был бы раем. Нам твердо обещано, что если мы предадимся Господу, Он очистит нас и введет в Его город. Но мы можем упереться, не захотеть, возлюбить тьму, а не свет, более того, мы можем закоснеть в этом состоянии навсегда. Тогда — предупреждает Писание — мы останемся во тьме внешней. «Червь неумирающий» и «огонь неугасающий», о которых говорит Господь, могут рассматриваться как аллегории, а яркие образы средневековой иконографии — как обусловленные эпохой и культурой. Но в любом случае мы не можем отрицать — Господь настойчиво предупреждает нас о чем-то невыразимо ужасном. Люди часто не хотят слышать этих предупреждений, а иногда и прямо их оспаривают: беспокоиться не о чем, Бог слишком благ, чтобы осудить и отвергнуть кого-либо. Их ошибка вовсе не в том, что они утверждают благость Божию; «Его же благость безмерна и человеколюбие неизреченно»— глубоко традиционная и ортодоксальная доктрина, провозглашаемая за каждой Литургией. Их ошибка в том, что они отрицают человеческую свободу. Бог настолько желает спасти каждого человека, что «в плоть облекся, был распят и погребен за нас, неблагодарных и злонравных». Но у человека есть подлинный, реальный выбор — он может сказать Богу «нет». Как-то я видел документальный фильм о разделе Индии в конце сороковых годов (и происшедшей при этом массовой резне). Там было интервью с одним сикхом, уже глубоким стариком, который, любовно поглаживая кривую саблю, похвалялся, что тогда ни один мусульманин не ушел от него живым. Когда у него спросили, не сожалеет ли он о совершенных им убийствах, он ответил с негодованием: «И с чего это я должен сожалеть? Эти чертовы мусульмане вырезали половину нашего народа!» Что будет с этой душой по ту сторону смерти? Как может войти в рай человек, который яростно настаивает на том, что он прав, и не думает раскаиваться в своих грехах? Где он окажется? Есть множество примеров того, как человеческая гордыня и злоба превращает землю в ад — во что она превратит вечность? Что любовь Божия может сделать для тех, кто окончательно избрал путь противления? Бог полагает «великую пропасть» между спасенными и погибшими, так что злодеи больше не могут причинять зла невинным. И Бог дает им столько познания истины, сколько они могут вместить — и это познание оборачивается для них страданием. На земле злодеи могут упиваться злом и получать извращенную радость от чужих мучений; в аду грех и зло оборачиваются тем, чем и должны — мýкой.  Но предупреждения об аде относятся не только к каким-то чужим нам людям из далекой страны, как этот сикх из приведенного выше примера. И не только к нераскаянным убийцам. Существуют только два пути — восходящий или нисходящий, к Богу или от него. Можно возрастать в любви, познании и раскрытии своего данного Богом предназначения. Можно — в гордыне и враждебности. Мы неизбежно выбираем тот или другой путь, и, когда наш выбор умножится на вечность, он неизбежно приведет нас в то или другое место назначения. Христианская жизнь — это не жизнь в страхе ада; мы полагаемся на нашего Спасителя в том, что Он может и хочет избавить нас от от такой участи. Напротив, христиане живут, «помышляя о горнем», и с сердечной надеждой ожидая вечного спасения. Но мы призваны помнить о реальности нашего выбора и его последствий — и помнить о нашей ответственности за себя и свои ближних. Путь спасения Разговор о рае и аде — отнюдь не отвлеченное теоретизирование. Мы несемся в то — или другое — место с ошеломляющей скоростью шестьдесят секунд в минуту, постоянно, днем и ночью, и не можем остановиться или хотя бы притормозить. Великий французский мыслитель Блез Паскаль чрезвычайно удивлялся тому, что людей беспокоит все что угодно, кроме их вечного спасения: «Тот самый человек, который проводит столько дней и ночей в досаде и отчаянии по поводу потери должности или какого-нибудь воображаемого оскорбления своей чести, — тот же самый человек знает, что со смертью теряет все, и это не беспокоит и не волнует его. Явление уродливое, что в одном и том же сердце, в одно и то же время обнаруживается такая чувствительность к самым малейшим вещам и такое равнодушие к самым важным». Самое важное в нашем жизненном пути — это где мы его завершим. Когда человек осознает это, он задается вопросом: «как мне спастись? Как мне достигнуть рая?» И Писание дает ответ на этот вопрос: веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой (Деян 16:31). Поверить — значит покориться Иисусу Христу как Господу и довериться Ему как Спасителю, принять Крещение, приступать к Таинствам Церкви, как Он заповедал, искренне стремиться к соблюдению Его заповедей. Вера означает новую жизнь, возможно, отказ от чего-то, к чему мы привыкли, разрыв со старыми грехами и старыми взглядами. Но когда мы видим перед собой цель, когда свет, исходящий из рая, освещает наш путь, мы понимаем, как мало на самом деле от нас требуют, и как много мы обретем. http://www.foma.ru/article/index.php?news=5427 Заказ треб на Святой Земле
| |
|
Категория: Мои статьи | Добавил: simvol-veri (22.04.2011) | Автор: Gleb | |
| Просмотров: 3092 | Теги: | Рейтинг: 5.0/2 | |
| Всего комментариев: 0 | |
© Православный Иерусалим © 2024 | 