| Главная » Статьи » Мои статьи |
Понтий Пилат, новый прокуратор, сменивщий на этой должности в 26 г.н.э. Валерия Грата, вместе с женой Клавдией Прокулой, внучкой императора Августа Октавиана расположились в богатых апартаментах около моря. Жены прокураторов обычно не отправлялись вместе с мужьями в провинции, однако внучка покойного императора, незаконная дочь здравствующего императора Тиберия решилась отправиться в далекую и неспокойную провинцию, и тем самым вошла в историю. С широкой веранды дворца прокуратора, где даже в самый тяжелый хамсин чувствовалось дуновение легкого морского бриза, и можно было обойтись без услуг раба с египетским опахалом, открывался замечательный вид. Все было как на ладони: центральная часть города и амфитеатр, дворец царя Ирода, порт, с бесчисленными складами на пирсе и путаницей мачт разномастных кораблей, и сверкающий до боли в глазах, храм Цезарю на холме. На славу постарался царь Ирод, а говорят, что ещё совсем недавно, 40-50 лет назад, в консульство императора Августа Октавиана здесь было заброшенное финикийское селение Стратонова башня. Кроме плоскодонных фелюг, шныряющих невдалеке от порта, никто не мог даже приблизиться к берегам, опасаясь посадить судно на мель или зацепить днищем о скалы, чуть прикрытые водой. Архелай, сын Ирода, к сожалению, перенял только жестокость своего отца и не смог стать настоящим правителем и помощником Рима. Поплатился он и жизнью, и властью, полученною от отца. Сослал его император Август в далекую Галлию. С тех пор вся власть – в руках наместника. Вот только наместники, что были до Пилата, не справлялись с этими варварами. Наставлял император Тиберий своих наместников: «Хороший пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуры». Что ж, посмотрим, как теперь заблеют эти овцы! Свое вступление в должность Пилат отметил поступком, на который до него никто не решался, и, современник тех событий Иосиф Флавий напишет: "Когда претор Иудеи Пилат повел свое войско из Кесарии в Иерусалим на зимнюю стоянку, он решил для надругания над иудейскими обычаями внести в город изображения императора на древках знамен.[В свое время император Август сделал для Иерусалима исключение и не требовал исполнения этого римского обычая. Примечание автора] Между тем закон наш возбраняет нам всякие изображения. Поэтому прежние преторы вступали в город без таких украшений на знаменах. Пилат был первым, который внес эти изображения в Иерусалим, и сделал это без ведома населения, вступив в город ночью." (Иосиф Флавий, Иудейские древности, 18, 3:1). Сам Понтий Пилат предусмотрительно остался в Кесарии: "Когда узнали об этом, население толпами отправилось в Кесарию и в течение нескольких дней умоляло претора убрать изображения. Пилат не соглашался, говоря, что это будет оскорблением императора, а когда толпа не переставала досаждать ему, он на шестой день приказал своим воинам тайно вооружиться, поместил их в засаде в здании ристалища, а сам взошел на возвышение, там же сооруженное. Но так как иудеи опять возобновили свои просьбы, то он дал знак, и солдаты окружили их. Тут он грозил немедленно перерубить всех, кто не перестанет шуметь и не удалится восвояси. Иудеи, однако, бросились на землю, обнажили свои шеи и сказали, что они предпочитают умереть, чем допускать такое наглое нарушение мудрого закона. Пилат изумился их стойкости в соблюдении законов, приказал немедленно убрать из Иерусалима императорские изображения и доставить их в Кесарию" (Иосиф Флавий, там же). Описанные Флавием волнения в Кесарии были чрезвычайным событием, хотя, как потом оказалось, не последним. Но Понтий Пилат этого ещё не знал и потому пошел на уступки, потому что Кесария, в отличие от Иерусалима была на виду у всей империи. Кесария, построенная израильским царем Иродом Великим в рекордно короткий срок (12 лет! 22-10 г.г. до н.э.), насчитывала к тому времени порядка 30 тыс. жителей, большинство которых были иноверцы: римляне, греки, торговый люд с берегов Средиземноморья. В городе присутствовали все атрибуты римской культуры: храмы, форум, театр, бани, дворец прокуратора, ипподром и гигантский акведук для снабжения города пресной водой.  На улицах, расположенных строго в римском порядке: Кардо – по направлению Север-Юг, Декоманус – Восток-Запад, было многолюдно и шумно. Гортанная речь выходцев Востока перемешивалась с плавной латынью. Все походило на обычные города Римской империи, с толпами людей и вьючных животных, однако, здесь не чувствовалось, тяжелого запаха навоза и людских испражнений. В Кесарии, что считалось редкостью для крупных городов того времени, была канализация. О чем с восторгом писал Иосиф Флавий: "Подземные каналы /города/ и ходы были не менее грандиозны, чем наружные сооружения. Некоторые из них, отделенные друг от друга равными промежутками, тянулись вплоть до самого моря. Всех их перерезывал один большой канал, куда стекалась дождевая вода и нечистоты; а так как он выходил в самое море, то волны морские проникали сюда извне и очищали, таким образом, весь город" [Там же]. Археологические раскопки 90-х годов ХХ века это подтвердили, но Понтий Пилат вряд ли знал такие подробности, хотя и жил в самом оживленном районе, среди сутолоки торговых сделок, судебных разбирательств, рядом с городским рынком и канцелярией налоговых сборов - главного источника богатств еще со времен царя Ирода. Как не знал он и того, что строительство Кесарии, имело свою предысторию. В 25 году до н.э. закончил царь Ирод восстановление древнего города Шомрона (Самарии), построенного 800 лет назад царем Израиля Омри недалеко от Шхема. Построил там Ирод и великолепный храм Божественному Августу и театр, и форум, и улицу с колоннадой. И поселил Ирод в Самарии 6000 своих ветеранов-воинов, а потом в честь своего высокого покровителя переименовал город в Себастию, по-гречески это то же самое, что и Август на латыни, т.е. Величественный. Но мало кого привлекал этот город: стоял он в стороне от больших дорог, и даже близкий друг Ирода и самый доверенный соратник императора, Марк Агриппа, находясь в Дамаске, день пути от города, не выразил желания увидеть Себастию. А мнение Агриппы было весомым. Женатый на Юлии, дочери Августа, Агриппа постепенно приближался к статусу соправителя и был назначен наследником Августа. Он руководил строительством Пантеона в Риме, при нем была составлена первая в истории карта мира. Не зря многие из детей и внуков предусмотрительного царя Ирода носили имя Агриппы. В 23-22 г.г. до н.э. царь Ирод в связи с назначением Агриппы наместником провинции Сирии посетил его в Дамаске. Никогда история не узнает, о чем они вели беседу, но совпало это с началом строительства Кесарии. Ирод начал строительство с порта, чтобы отвлечь морские перевозки от Александрии, практически единственного порта на восточном побережье, и направить их через Иудею. Порт получил имя Себастус такое же, как и построенный город в Шомроне.  Макет порта Себастия Когда строительство порта завершилось, и многочисленные склады на пристане начали заполняться товарами, хозяева больших торговых кораблей быстро поняли преимущества нового порта: доставлять соль с Мертвого моря, оливковое масло и вино из Иудеи и Самарии стало намного проще. В казну царя Ирода потекли обильные налоговые сборы. Осталось только наложить руку на монополию набатеев на вывоз жемчуга и благовоний из Аравии. От этого его отношения с главным «поставщиком» этих товаров, набатеями не улучшились бы, но Рим это вполне устраивало. Современник Понтия Пилата, историк Плиний писал: «По самым осторожным подсчетам, набатеи забирают у нас ежегодно богатств на 100 миллионов сестерциев. В такую цену обходятся нам любовь к роскоши и избалованность наших женщин ». Город, который начнет строить Ирод рядом с портом, он назовет Кесарией (Цезария, в русской традиции) в честь своего высокого покровителя императора Августа Октавиана, официально именовавшегося - Император Цезарь. А чтобы отличить Кесарию Ирода от других «Кесарий», построенных в те же годы, город называли Caesarea Maritima (Кесария Приморская), или Caesarea Palestine. Пятым наместником в Иудеи, этой римской провинции, уже после смерти царя Ирода станет Понтий Пилат. Место прокурата Иудеи трудно было назвать синекурой. Ему вменялось в обязанности собирать налоги для Рима, следить за тем, чтобы союзники римского народа не изгонялись со своих территорий и, чтобы им не причинялось никакого вреда. В компетенцию наместника входили также все проблемы юридической сферы: от назначения судей до непосредственного участия в судебных делах. Во времена царя Ирода, в такой должности не было никакой необходимости. Ещё Антоний, бывший некоторое время безраздельным властителем восточных провинций, назначил Ирода и его брата Фазаила правителями Иудеи. Затем римский сенат назначил Ирода царем, а Август, придя к власти, подтвердил это назначение. Но сын Ирода, Архелай, ставший по завещанию отца тетрархом, т.е. правителем части страны, а с согласия императора, названный «этнархом» - правителем народа, сумел вызвать недовольство не только своего народа, но и Рима. После чего Август лишил всю подвластную Архелаю территорию права самоуправления. Южная Иудея с Иерусалимом и Самария перешли под непосредственное управление Рима через своих наместников (прокураторов). Первым прокуратором в 6 г.н.э. был назначен римлянин Копоний. Его резиденция была в Иерусалиме, где одни из ворот, ведущие на Храмовую гору назывались «ворота Кипонуса» [Мишна, Трактат Мидот, 1:3]. Наверное, где-то неподалеку был и его дом. Отношения с евреями, надеявшимися на лучшее, складывались неплохо: римская власть казалось лучше «своего» царя, но иллюзии быстро развеялись. Так или иначе, но кто-то из предшественников Понтия Пилата решил поселиться в Кесарии, выбрав для этого великолепный дворец в самом оживленном месте, у моря. Резиденция прокураторов в Кесарии состояла из целого лабиринта комнат, в которых жилыми были комнаты в западной части, выходящие к морю, в остальных – размещались многочисленные римские службы и зал, где прокураторы вершили суд. Слева от дворца, вдоль моря простирался амфитеатр в форме удлиненной буквы U. Трибуны были на восточной стороне амфитеатра и поднимались на 12 рядов.  Остатки амфитеатра и макет фресок, следы которых сохранились на стене. Название «амфитеатр» не отвечает нашему сегодняшнему представлению, которое исходит из классического образа, созданного римским Колизеем. Для Понтия Пилата и его современников существовало 3 вида увеселительных заведений: театр, амфитеатр («амфи...» - с обеих сторон, «двойной театр») и стадион (от греческой единицы длины – «стадии»). Они отличались по архитектурному исполнению, но функционально часто замещали друг друга. Может, поэтому в русских переводах вместо этих названий, используют иногда старинное русское слово «ристалище». Царь Ирод, как пишет Иосиф Флавий, по случаю завершения строительства устроил в амфитеатре грандиозное торжество. Там театральные представления сменялись спортивными состязаниями, боями гладиаторов, охотничьими играми и конными соревнованиями. Большой поклонник греческой культуры он каждые пять лет устраивал в амфитеатре игры в честь императора. "Празднование этих игр он (Ирод) проводил с большой торжественностью, приглашая зрителей из соседних стран и собирая весь народ... Иноземцам доставляло удовольствие волнение, возбуждаемое опасными зрелищами, тогда как для местного населения здесь было доказательство разложения нравов. Евреи считали явным безбожием предоставлять диким зверям людей для удовольствия других людей" [Иосиф Флавий, Там же].  Главный вход в амфитеатр и стартовые ворота для лошадей с легкими двухколесными повозками находились в ближней от дома прокуратора стороне. Сооружение было монументальным и позволяло стартовать сразу 10 колесницам, стоящим во фронт. К сожалению, ворота закрывали часть арены, но ржанье скакунов, готовых к бегу и крики возниц, доносились до самых далеких комнат дворца, нарушая покой обитателей дома. Утешало лишь то, что апогея, самого громогласного выражения чувств, скачки достигали в противоположном конце арены около большого мраморного обелиска, на расстоянии 600 локтей (около 300м) от дворца. Там скакуны делали поворот на 180 градусов и падения, свалка, кровь и увечья привлекали туда большую часть публики. Греческий поэт Пиндар в одной из своих од рассказывает о заезде, который начинали 40 колесниц, а закончила лишь одна. Сегодня уже трудно сказать, кому раньше надоело: жителям Кесарии проталкиваться в амфитеатр в узком проходе около дворца прокуратора или самому прокуратору слушать весь этот гам, но этот вход вскоре закрыли и значительно расширили вход с восточной стороны. Амфитеатр пользовался огромной популярностью, и вскоре на его западной стороне были построены новые ряды трибун, что увеличило количество зрителей до 10 тысяч человек. Правда, замечание Иосифа Флавия: «…этот амфитеатр мог вместить огромное количество народа, и был помещён так удобно, что из него открывался вид на море», не соответствовало действительности – новые трибуны лишили зрителей возможности видеть морской пейзаж.  Справа от дворца было намного тише, там, на высоком подиуме стоял храм императору Цезарю. Море доходило почти до подножия храма: 15-20 м отделяли храм от причала, но подняться к нему можно было только по широкой мраморной лестнице, начинающейся прямо от пирса. Храм был виден издалека: его стены были покрыты ослепительно белыми алебастровыми плитами, в которых блестели на солнце кусочки слюды. В храме стояли две статуи: «одна – изображавшая Рим, другая – самого Цезаря» [Иосиф Флавий]. Небольшая возвышенность, на которой стоял храм, была... полой изнутри! Царь Ирод приказал вырубить в скалистом грунте сводчатые галереи, куда могли бы заходить легкие корабли, защищающие торговые суда в открытом море их от пиратов. Однако, самым удивительным сооружением был, конечно же, сам порт. С веранды дворца прокуратора хорошо были видны большие торговые корабли, заходящие в гавань, слышны крики рабов, сгибающихся под тяжестью мешков, наполненных солью с Мертвого моря. Скрипели тяжело груженые повозки «рэда», с большими 30-литровыми амфорами с оливковым маслом и вином – их подвозили к складам на пирсе; не умолкал рев ослов и мулов, сливающийся с ржаньем лошадей, шумели весла легких финикийских и греческих лодок. Около берега между гигантским причалом порта и мысом, на котором возвышался царский дворец, толпились плоскодонные фелюги, надеясь урвать и свою долю от оживленной торговли в порту. Самому Пилату редко доводилось наблюдать эту картину. Много времени он проводил в суде, разбираясь с бесконечными тяжбами горожан, особенно досаждали ему препирательства греческой и еврейской общин. С религиозным фанатизмом последних он уже столкнулся, и был жестоко оскорблен вынужденным возвратом Императорских штандартов из Иерусалима в Кесарию, и теперь только искал повод отплатить им. Правда, последнее время прокуратор чувствовал какое-то неприятие его честолюбивым планам, и при чем с совершенно неожиданной стороны. Его жена, Клавдия Прокула, столько сделавшая для того, чтобы он получил эту должность, в последнее время очень изменилась. Стала интересоваться историей этой варварской страны, рассказывать ему о каких-то пророках, предсказывающих приход нового царя, которому якобы будут поклоняться все народы. И это внучка великого Августа! Был месяц апрель. В это время в Риме начинает пригревать солнце, и женщины снимают тяжелые покрывала, выходя на улицу в нарядных подпоясанных столлах, в бесконечных складках которых можно спрятать все недостатки фигуры. А чтобы женские прелести не оставались незамеченными, мягкий весенний ветер, будет раздувать широкие полы одежды, приводя мужчин в замешательство от столь неожиданного зрелища. Но Рим – это не Кесария, где Клавдия Прокула живет уже 7 лет, здесь апрель мало, чем отличается от марта или даже февраля. Разве что Эол дует жарче и продолжительнее, да в порту становится по-настоящему шумно. Зимой, с октября по март судоходство почти прекращается, и торговля затихает: купцы предпочитают не отплывать далеко от надежной защиты в порту. Только из Рима приходят государственные корабли с почтой и поставками для армии. Но уже в апреле десятки кораблей из Александрии и Пирея стоят у причалов порта и столько же ожидают, стоя на якорях. Около ближнего причала в порту маневрировала огромная боевая трирема. Гребцы втягивали во внутрь весла и задраивали весельные порты кожаными пластырями. Клавдия Прокула наблюдала за матросами, которые взбирались по канатам на мачту и свободно перебегали по реям, ухватившись за снасти. Корабль кормой уже почти касался пирса. С противоположной стороны, протянувшись далеко вперед, возвышались плавные изгибы его носовой части. Пламенел огромный алый парус, казалось, можно было дотянуться рукой и пересчитать, сколько полос кожи пошло на его изготовление. Порт казался громадным муравейником: движение не прекращалось ни на минуту.  В апреле в Иудее тревожно из-за приближающегося праздника Песах. В последнее время Клавдию беспокоили частые отъезды мужа в связи с праздником. Поначалу прокураторы почти не вмешивались в иерусалимские дела. Они довольствовались тем, что посылали туда воинские части на праздники, когда в Иерусалим стекались тысячи евреев: весной в Песах, в начале лета в Шавуот и осенью – в Суккот. В такие дни в Иерусалиме собиралось множество людей и не только из Иудеи, но и из других стран, и тогда возникала серьёзная опасность народных волнений. Во время праздников население Иерусалима увеличивалось в 2-3 раза и доходило порой до 100 тыс. человек, поэтому штаб Десятого римского легиона размещался в Иерусалиме. Объезжая провинцию, Понтий Пилат кроме Себастии, Скифополиса и других городов с преимущественно греко-римским населением, всегда посещал Иерусалим. Клавдия почти ежедневно получала от него записки через слугу. Быстро прочитав их, она отправляла со слугой ответ, где писала о встречах в бане, о небольшом выигрыше во время игры в кости в царском дворце или о флакончике здешнего иудейского чуда, масла афарсемон. Клавдия Прокула чувствовала себя совершенно разбитой. От мужа уже несколько дней не было никаких известий... и этот странный сон, который все время не дают ей покоя: какие-то оборванные, грязные варвары, взятые в кольцо легионерами. Её муж, Понтий Пилат, рядом с иерусалимскими жрецами. Он судит каких-то злодеев, замышляющих что-то не доброе. Один из них даже претендует на царское звание: «Царь Иудейский»! Он действительно выделяется среди остальных оборванцев, держится независимо, не ищет сочуствия у судей, смотрит как-то странно, не моргая. В глазах его огонь. Ей кажется, этот взгляд она различила бы в любой толпе. Он что-то говорит, говорит, только ей, не открывая рта. Но слов она не понимает. Арамейский язык остался для неё тайной. Да и зачем он ей? Все вокруг понимают греческий и латынь. А иудей этот всё говорит, говорит, словно просит о чём-то. Неожиданно она вспоминает другой сон, Кальпурии, жены Цезаря, которой за день до гибели мужа приснилось, что в их доме обрушивается крыша, и что мужа закалывают у нее на руках. Может надо предупредить? Может лучше помиловать этого безумца? Она подзывает слугу, который всегда рядом, и просит принести тростниковое перо и листок папируса. На следующий день, когда Понтий Пилат будет сидеть «на судейском месте» ему доложат, что: "... жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него". [ Матф. 27:19] Не смогла она написать, что во сне этот распятый иудей победил Рим. | |
|
Категория: Мои статьи | Добавил: simvol-veri (22.02.2009)
| |
| Просмотров: 2703 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всего комментариев: 0 | |
© Православный Иерусалим © 2024 | 
