Главная » Статьи » Мои статьи |
енты обычно находятся в хосписе? По-разному бывает. Обычно сюда ложатся, когда не могут уже дома справляться с болью — полежат тут три недельки, а потом опять домой возвращаются. Или же сюда ложатся совсем одинокие люди, за которыми некому дома ухажи- вать. У нас всего лишь 30 официальных коек — это мало. Есть еще выездная служба, которая опекает более чем 400 человек, врачи видят, кого необхо- димо срочно госпитализировать, а кому пока что лучше находиться дома. На выездной трудно рабо- тать, потому что поездки требуют очень много сил и энергии, там обычно трудятся молодые врачи и медсестры, остальные преклоняются перед ними… Приходится ездить по всей Москве? Нет, хоспис относится только к нашему округу. Хотя мы нередко принимаем больных и совсем издалека, если в этом есть необходимость. Как же вы размещаете родственников, которые приезжают навестить? Родные и близкие могут у нас и бесплатно поесть, и переночевать. Нам очень важно, чтобы родственники могли подольше побыть вместе с больным, чтобы им и самим было уютно, и чтобы они могли утешить человека, который им дорог. Мы действительно понимаем, что забота о родс- твенниках так же важна, как и о больных, что они друг за друга сильно переживают, ведь и больной заботится о родственниках как мама о ребенке. Если не обращать на родственников внимания, не замечать, что им тоже психологически тяжело, то это отразится и на больном — боли и симптомы могут существенно ухудшиться. Но я думаю, что обстановка здесь довольно свободная, легкая, мед- сестры общительны, и это как-то переходит на родственников, они общаются и с больными и друг с другом — визит не превращается в угрюмое сидение возле койки. Скажите, а Вы сами много говорите с боль- ными? О чем? Мне кажется, что зачастую мне даже проще, чем священнику, беседовать с больными, потому что я с ними провожу намного больше времени. Не просто как психолог — придешь, сядешь, и давай разговаривать. Хорошо, что у меня есть какое-то дело: я лечу их как терапевт, меряю пульс, делаю массаж, и в это время мы разговариваем на самые разные темы. Они много говорят о себе, это очень близкий контакт. Конечно, мое общение вовсе не может заме- нить общения со священником — каждую неделю по вторникам приходит отец Христофор Хилл, исповедует, причащает, раз в месяц он служит Литургию в нашем храме. Люди причащаются, но большинство — только ради того, чтобы стать здоровыми. Это очень бедное восприятие, очень… Редко кто стремится к встрече с Господом. Только один раз я встретила тут женщину, которая гово- рила: «Я не могу дождаться, я хочу туда». Но это один человек из такого количества. Фредерика, неужели все до последнего момента пытаются спрятаться от смерти, повернуться к ней спиной и не видеть? Нет, не все, но многие. Я помню, у нас умирала 18-летняя девушка, Аня. У нее была саркома руки, Однако после этого разговора она смогла спо- койно уснуть, что до этого плохо получалось. Они обе меня жутко не полюбили, поскольку я тронула то, чего не должна была касаться, но все равно я каждый день заходила их проведать. Когда Аня умерла, мама попросила одеть ее как живую, покрасить губы, надеть парик — про- должая отрицать смерть. Для мамы это плохо: если она будет все время отрицать, то в результате сама заболеет. Конечно, тяжело хоронить молодую дочь. А как сами молодые люди переживают свою близ- кую кончину? Говорят, что современная молодежь бес- стержневая — но когда они стоят перед болез- нью, надо видеть, насколько безропотно они принимают судьбу, как борются до конца ради своих родителей. У нас лежал Михаил, молодой человек с пре- красными голубыми глазами, ему было 17. При первой встрече я его спросила: «Что ты думаешь о своей болезни?» Он ответил просто: «Я скоро умру». — «Как же ты так спокойно можешь об этом говорить?» — «Я уже научился глубоко жить сейчас». Я чуть не ахнула: философы и психологи соглашаются, что в смерти есть положительная сторона, которая дает толчок жить глубоко, а не поверхностно, ценить жизнь — но слышать это от юноши, который говорил это так просто, было для меня неожиданно. Правда, через три минуты он уже говорил: «Нет, я же не умру, как же я оставлю маму?» Это очень типично. Доктор Элизабет Кюб- лер-Росс работала с людьми, которым поста- вили смертельный диагноз, и выделила пять фаз, через которые обычно проходит человек: сначала отрицание диагноза, потом негодование, затем попытка сделки с Богом, после нее наступает депрессия, а последний, самый важный этап — это принятие своей близкой смерти. Переход на этот последний этап у Миши происходил очень явно и красиво: в один момент он принимал приближаю- щуюся смерть и говорил: «Я умру и это правда», а в другой — уже не мог. Самой важной проблемой для него было: «А что станет с мамой?» Для боль- шинства больных тяжела эта забота: «А что будет с родными, как они будут выживать?» Неужели и для пожилых людей так сложна эта проблема? Для них еще сложнее, ведь они уже полвека прожили вместе и не могут расстаться друг с дру- гом. Особенно страшно бывает мужчине, главе семьи, который считает, что он должен зарабаты- вать и содержать семью. Я много думала: как помочь неверующему человеку? С верующим проще, можно найти что- то положительное в его болезни, доказать, что он все равно может быть полезен окружающим, даже когда болеет. Путь это будет не активный и деятельный образ жизни, но своим присутствием, своим отношением к болезни и смерти он может помогать своим родственникам и близким. Лежал у нас Олег, ему не было еще 50. Он лежал долго — рак позвоночника. Его жена, Вера, очень хорошая женщина, после работы всегда к нему приезжала, ночевала здесь. И в один вечер, спустя много месяцев он мне говорит: «Фредерика, я хочу покончить с собой. Я больше не могу». Не помню точно, что ответила, что-то вроде: «Олег, это не решение проблемы». Через несколько дней он мне говорит: «Фредерика, я уже не хочу покон- чить с собой». — «Олег, а что случилось?». Он был неглубоко верующим человеком, но все время искал. «Знаешь, как-то Бог мне показал, что у меня есть задача. Я буду разведчиком для всех тех, кто будет приходить после меня — и это мое спецза- дание». Он никогда об этом больше не говорил, и очень достойно умирал — потому что было ради чего жить. А что Вам самой дает работа в хосписе? Очень многое. Конечно, она приносит и уста- лость, но я помню, что владыка Антоний мне однажды сказал: «Забудь про себя и свою уста- лость, потому что не ты в центре жизни, а другие». В обычной жизни это трудно. А здесь Господь дает сострадание, благодаря которому легче забыть про себя. Это школа, подобной которой нет — посте- пенно приучаешь себя, что умирающий человек перед тобой нуждается не в тебе как таковом, а в том, чтобы ты с Божьей помощью открыл ему глаза на жизнь, чтобы ты мог хотя бы просто посидеть с ним. Надо уметь молчать вместе с кем-то. Если медперсонал закрывается от страха перед смер- тью, то и умирающий пациент не сможет стать открытым, близким к своей болезни. Я думаю, что для каждого из работников хосписа крайне важно найти свое отношение к смерти. Мне кажется, что это особая тайна и дар Божий — быть с человеком, который умирает, даже если он нехорошо умирает. Это наглядно то, к чему мы идем. Об этом можно говорить даже с другими больными — приводить примеры, что у нас были такие-то люди и они так достойно умирали. И все задумываются: а как я буду умирать? Жаль, что наших пациентов отпевают не в нашем храме, а увозят, — мне кажется, что такие службы многим нашим больным помогли бы глубже понять жизнь и смерть. Мне часто говорят, что нельзя всех прини- мать близко к сердцу — но без этого очень трудно работать здесь. Когда я еще жила в Англии, на мои жалобы о том, что нет сил после работы, владыка сказал: «Если хочешь что-то давать людям, надо за это заплатить». Очень строго и очень просто. Нет никакой пользы от саможаления, особенно когда перед тобой такая великая нужда и большое горе. Здесь учишься развивать сердце, полнее раскры- ваться не только перед людьми, но и перед Богом. Беседовал Петр Королев, II курс МДА | |
Категория: Мои статьи | Добавил: simvol-veri (09.01.2009) | |
Просмотров: 1993 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 5.0/2 | |
Всего комментариев: 1 | ||
| ||