Я только вздохнул и ничего ему не возразил. Тяжело было говорить о таких вещах в святейшем на земном шаре месте, между Голгофой и Гробом Господним. Впрочем, надо заметить, что положение главы греческого духовенства, иерусалимского патриарха, несколько затруднительно. Он стоит между двух огней, поедающих его доходы с русских паломников: с одной стороны, он должен всегда удовлетворить членов синода; с другой - заботиться о нуждах патриархии. Поэтому я не удивился, когда увидел в Иерусалиме патриаршую гостиницу, то есть обыкновенную мирскую гостиницу, которую содержал патриарх для увеличения своих доходов. Но в Иерусалиме есть еще другая греческая глава - настоятель Святогробского храма, архимандрит Евфимий, доходы которого с того же русского паломника будут побольше, чем у патриарха, да и торгово-промышленные предприятия его пошире и поразнообразнее. Тут уж святогробцы совершенно теряют нравственный облик монаха и становятся настоящими купцами-мирянами, хотя и в черной рясе. Благо еще, что большинство наших простецов-паломников не видят и не понимают характера деятельности святогробских монахов, иначе вышел бы немалый соблазн для них.

Обходя приделы храма, мы прошли в северную часть его, где собралось много туземцев. Вдруг поднялся среди них гортанный крик, и на наших глазах две богато одетых арабки яростно бросились друг на друга. В один миг разлетелись кружевные и кисейные покрывала, волосы растрепались. . . Тут подбежали мужчины и с великим трудом разняли их; но они, продолжая ругаться, вырвались из рук мужчин и снова сцепились с еще большей яростью. Толпа опять разняла арабок и отвела их по разным углам храма.

Казалось бы, драка в священном храме должна произвести гнетущее впечатление на паломников; на самом же деле они отнеслись к этому явлению довольно спокойно. Они уже успели привыкнуть к здешним порядкам. Еще бы! В предпасхальное время в иерусалимском храме почти ежедневно затеваются если не драки, то крупные ссоры. Ни одно большое богослужение, ни одна религиозная процессия не обходится здесь без присутствия роты турецких солдат с ружьями. Тут страсти напряжены до величайшей степени. Сам по себе народ иерусалимский, как порох: малейшая искра, - и взрыв. Чуть запоздают греки со своим богослужением, - и армяне уже волнуются и начинают бесчинствовать. . . Когда видишь, как греки горячо отстаивают права православных христиан на святые места, тогда только понимаешь весь тяжелый труд быть епитропом у Гроба Господня (недавно, 22-го октября 1901 г., греческие монахи Святогробского братства вступили в рукопашный бой с латинянами из-за обладания двумя плитами на площадке перед храмом. Уступая давлению европейской дипломатии, турки решили кровавый спор в пользу католиков). В этом смысле святогробские монахи искупают до некоторой степени свою жадность к деньгам.

- Вы не удивляйтесь этим кровавым схваткам, происходящим здесь, как будто бы во время Христа, - заметил мне мой спутник на мое тяжелое раздумье. - Так должно быть. Иерусалимский храм есть образ христианского мира. Люди, братья во Христе, враждуют между собой, воюют, стараются или подчинить себе один другого, или вовсе стереть с лица земли. В малом виде все это здесь и происходит. Как уже случилось раз, что Христос в негодовании опрокинул столы меновщиков и выгнал из храма всех, кто делал из него дом торговли и вертеп разбойников, так и еще раз Господь придет в этот мир и поколеблет не только землю, но и небо, и отринет всех тех, кто забывает, что они братья во Христе.

- Пойдемте отсюда! - вдруг резко заключил он свою речь.

Вспоминая теперь о Святогробском братстве, кстати я расскажу об известном обряде омовения ног приезжающим паломникам. Этот обычай, подкрепленный примером и словами Самого Спасителя, имеет древнее происхождение.  Некоторые паломники не начинают обхода иерусалимских святынь, прежде чем не "посвятят" своих ног. Хотя немало было и таких, которые вовсе пренебрегали этим обрядом. Мне самому случилось присутствовать при омовении ног, спустя лишь несколько дней по приезде в Иерусалим, кажется, в среду на страстной неделе.

Толпу паломников, человек в полтораста, греки привели в один из своих монастырей (рядом с храмом Гроба Господня) и одну половину их ввели в горницу, а другую попросили подождать на дворе. Паломники уселись на камнях, кто где мог: на дворе, на лестнице, на террасе. Нетерпеливые не хотели жариться на солнце и ушли из монастыря. Минут через двадцать позвали в комнаты вторую половину паломников, к которой принадлежал и я, и рассадили нас вдоль стен. Все разули свои ноги. Два греческих монаха (я называю греков святогробского братства общим именем монахов, но, может быть, в данном случае были и послушники) с водой в кувшине и с тазом стали подходить поочередно к каждому паломнику и вымывать ноги. Смочив слегка мокрой губкой верхнюю часть ступни и протерев ее сырым и не совсем чистым полотенцем, монах склонялся над ногами и делал вид, что целует их, на самом же деле только чмокал воздух. Во все время, пока умывали ноги паломников, один из монахов, заложив руки за спину, лениво расхаживал взад и вперед по комнате и что-то пел по-гречески. Я догадывался, что это были соответствующие случаю стихи о взаимной любви апостолов. Обходили еще раза два сидящих паломников, причем прыскали розовую воду на руки и собирали деньги.

Откровенно говоря, я большего ждал от этого обряда. особенно мне не нравилась толстая фигура апатично прохаживающегося грека и гнусаво распевающего духовные стихи. Лучше бы его совсем не было, так он портил впечатление от патриархального обряда.

В следующих небольших комнатах мы опять застряли в куче.

- В чем дело? - спрашиваю своих соседей.

- Да там, видите, записывают в поминальные книги имена родителей . . .

Назад уйти нельзя; оставалось пройти гуськом вперед мимо стола, за которым сидели толстые греческие монахи и собирали от паломников деньги.

- Нечего сказать, хорошо придумали! Никуда от них не увернешься, - ворчал мой сосед.

Я не стал дожидаться очереди и попросил монахов отпустить меня поскорее. Они пригласили меня к столу, взяли деньги, дали мне большой разрисованный лист и тотчас выпустили из монастыря.

Разрисованный лист, около четырнадцати вершков длиной и одиннадцати шириной, оказался разрешительной молитвой от иерусалимского патриарха Дамиана. Молитва эта по своему содержанию очень похожа на ту, которую у нас на Руси дают усопшему в руки. Подобное значение, конечно, надо приписывать и этой разрешительной молитве; но так как ее выдают греки без каких либо пояснений, то простой народ придает ей значение западных индульгенций.

Одна богомолка, показывая толпе паломников выданную ей молитву, с напечатанными изображениями евангелистов, воскресения Христова и кувуклии, объясняла при этом:

- Не каждому дают такую молитву, а только жертводателям, кто сделал взнос на Гроб Господень.

- А почему же здесь креста не написано, -  перебивает ее один странник. - Тут все есть: и копие, и гвозди, и лестница, и столб с петухом, а главного-то нет. Без креста, пожалуй, молитва-то и недействительна.

Богомолка пришла в немалое смущение от открытия странника.

В воспоминание омовения ног апостолам на Тайной вечери Господа, ежегодно в великий четверг, на площадке перед храмом Св. Гроба этот обряд совершается самим патриархом. В это время не только небольшая площадка, но и примыкающие к ней улицы запружены народом. Само собой разумееется, все балконы, окна, карнизы и крыши домов густо усеяны благочестивыми зрителями.

Мне лично за тесной толпой не удалось проникнуть к возвышенному месту, где иерусалимский патриарх Дамиан при чтении евангелия омывал ноги священников, но зато я был свидетелем интересной беседы по этому поводу между паломниками.

- Как железноглиняные ноги истукана, виденного во сне Навуходоносором, - ораторствовал один из них, - означают последнее царство на земле, так омытие ног апостолам на прощальной вечере Господа означает последнее время, когда все люди завязнут в грехах своих . . .

- Ну, чего ты, - перебивает его другой, - берешься разъяснять, когда сам Господь сказал Петру: что Я делаю, теперь ты не знаешь.

- Правда, тогда он не знал; а теперь, чем ближе к концу, тем все более и более разъясняется тайна омовения ног . . .

К сожалению, нахлынувшая толпа оттеснила меня от современного книжника, и мне не пришлось дослушать его объяснений.